"Первым поворотным спектаклем в творческом пути театра [МАЛЕГОТ. - К.В.] явилась опера Бизе "Кармен", в работе над которой мы, тогда молодые исполнители основных партий, познали удивительную возможность слияния вдохновенных порывов дирижера, режиссера и певца. Показ современной Испании, Испании 30-х годов, насытил спектакль глубоким идейным содержанием и каким-то особым живым трепетом оркестрового звучания. Самосуд, будучи выдающимся дирижером, обладал редким качеством певца-исполнителя, пусть с небольшим и сиповатым голосом, но дирижера-певца, понимающего технику звуковедения. Кроме того, актерские и режиссерские способности Самосуда и редкое ощущение сценической площадки позволяли ему в полной мере применять свой необычайный педагогический дар.
Спевки оперы "Кармен", на которых неизменно присутствовал Н. В. Смолич, проводились Самосудом, как правило, два раза в день, недолго, чтобы не утомлять голоса певцов. На сценических репетициях Смолича также неизменно присутствовал Самосуд. Случались разногласия, горячие споры, но потом всегда находилось лучшее решение.
С. А. Самосуд не выпуская певца из круга своих задач, соответственно решению мизансцен Смолича, выявлял все возможности интонационного богатства голоса певца и, дирижируя, часто подпевал.
Не знаю, сумела ли бы я понять те широкие возможности вокально-речевого интонирования, если бы мне не посчастливилось работать над партией Кармен, а позднее Аксиньи, Графини и другими партиями, под вдохновенным руководством Самосуда. Веря в возможности высоких достижений актера, он добивался такой точности музыкально-вокального исполнительства, что часто, особенно в ансамблях, положив палочку и скрестив на груди руки, улыбаясь, вкушал плоды своей тщательной работы с оркестром и солистами и с увлечением зрителя реагировал на происходящее на сцене действие.
Очень сложно анализировать чувства актера в процессе постепенного созревания образа. Но острый взгляд Самосуда видел незаметную подчас для самого актера вспышку самых острых моментов выражения различных чувств, мыслей образа. Зная характер и возможности каждого исполнителя, Самуил Абрамович пробуждал в процессе создания спектакля активный интерес к происходящему, стараясь объединить актеров в едином творческом дыхании, в едином порыве чувств. Прислушиваясь к мнению каждого певца независимо от его положения, Самосуд то и дело задавал вопросы:
- Что Вы скажете? Нравится? Нет? Почему?
То остроумным словом, то ироническим замечанием, то добрым, веселым смехом или каким-нибудь сценическим штрихом, убеждающим даже Смолича, он зажигал нас неожиданным проявлениями своего огромного педагогического таланта. Но, создавая атмосферу вдохновенных поисков, он в то же время подводил и к идейному пониманию спектакля. И надо было видеть его озаренное радостью лицо в момент слияния его мыслей с мыслями и чувствами актера, слияния вокально-музыкальной выразительности с живым сценическим действием.
Однажды я почувствовала, что Самосуд заметил изменения в моей Кармен, образ стал созревать вокально и сценически. Стремясь обосновать и утвердить появившиеся новые интонации, он попросил Смолича еще и еще раз повторить мизансцену и радовался пробуждению новых ощущений жизни моей Кармен. Случайно встретив меня на другой день за кулисами, Самуил Абрамович спросил: "Ну как, Вельтеруша, помним? А ну-ка, проверим". Он взял меня под руку и, напевая вместе со мной, тут же, на ходу, утверждал найденное.
Сохраняя с актерами и музыкантами оркестра непринужденность общения, Самосуд при необходимости нередко проявлял и холодную выдержку. Самуил Абрамович не выносил, как он выражался, "бездумного" актерского темперамента и с присущим ему сценическим чутьем нередко останавливал оркестр, сопровождая свои замечания тонким, но колючим юмором.
Так, на первой оркестровой репетиции с мизансценами четвертого действия оперы "Кармен" я, по традиции многих Кармен, спев фразу: "Ну что ж, убей меня!", затем, как мне казалось, темпераментно закричала: "или дорогу дай..." Оркестр неожиданно умолк. Я оглянулась и увидела неподвижно лежащего на пульте Самосуда. Смолич растерянно произнес: "Что случилось?" Медленно поднимаясь, Самосуд, указывая на меня, упавшим голосом произнес: "Она меня убила" и, неожиданно выпрямившись, строгим голосом продолжал: "Никаких вульгарных выкриков, снижающих силу характера Кармен, допускать нельзя. На низких нотах голос должен звучать глубоко трагически, Кармен знает, что идет на смерть".
"Нет! Это великолепно!" - раздался из партера голос И. И. Соллертинского, и у меня мелькнула надежда на его поддержку. Но, стремительно подойдя к Самосуду, он продолжал: "Ведь это замечательный финал - Кармен убивает своим криком дирижера, оркестр играет марш фюнебр". И, нагнувшись через барьер к Самосуду, он шепнул несколько слов, вызвав взрыв смеха в оркестре, а кто-то из фаготистов проиграл кусочек мелодии марша "Мальбрук". Но Самосуд постучал палочкой, и мгновенно воцарилась тишина".
(С. А. Самосуд. Статьи, воспоминания, письма. М., 1984. С. 82-84).
zoom
